— В начале апреля мне позвонил глава города В.Л.Борисов и сказал, что с 12 по 14 апреля в правительстве области будут проводить совещание по вопросу моей протонной установки и мне необходимо там быть. Где именно и во сколько, Валерий Леонидович не уточнил и попросил прийти в администрацию города, где все объяснят. Но и в администрации я узнал не больше — сказали только, что к 11.00 я должен быть в пансионате «Поляны» по такому-то адресу — и больше никаких подробностей. Видимо, они и сами не были в курсе. Но что-то тут было не так. К тому же, зная, что 14 апреля будет прямой эфир с Президентом, я предположил, что эти два события, возможно, связаны. Мои подозрения подтвердились при въезде на территорию пансионата. Охранник, открывая мне шлагбаум, сказал: «А! Вы на прямой эфир с Президентом!»
При заселении нас тут же окружили журналисты и сообщили, что через четыре часа состоится общий сбор всех участников, на котором нужно назвать свой вопрос для первичного отбора. Из множества своих вопросов я выбрал самый, на мой взгляд, безобидный, и когда произнес его в микрофон — а слушал нас весь зал — ведущей мероприятие журналистке он очень понравился. Вечером того же дня мне позвонили и сказали: «Ваш вопрос подходит, завтра едете на репетицию».
На следующий день мы поехали в Москву на Ильинку в Гостиный двор — это огромная территория под крышей, окруженная зданиями в виде прямоугольника, внутри — кресла, ограждения из железных прутьев, похожие на строительные леса, за ними — видеокамеры. Нам объяснили порядок: сидеть тихо, поднимать руку, только когда настанет момент, микрофон самим не брать, галстук надевать не обязательно. Даже подчеркивалось, что будет некрасиво, если сидит в зале ряд мужчин — и все в галстуках, мол, в России так не бывает. Но некоторые участники, видимо, на всякий случай, все же появились в галстуках — причем видно было, что они надели их впервые за несколько лет. Из прозвучавших накануне вопросов выбрали не больше десяти процентов, а для тех приглашенных, чьи вопросы не подошли, организаторы устроили экскурсию по Москве и еще что-то в этом роде.
Ну, а избранным — то есть нам — сообщили, что на следующий день состоится, так сказать, сеанс связи. Рано утром за несколько часов до начала нас повезли на генеральную репетицию по встречной полосе в сопровождении полицейских машин с мигалками, чтобы не опоздать. Некоторым из нас, и в том числе мне, как я понял, было оказано особое внимание — отдельно подобрали место, усадили… Затем — перерыв около часа в ожидании, скажем так, уже официальной посадки. Также особо подчеркивалось, что каждый участник должен сидеть на заранее отведенном ему месте. Многие места, как я понял, были предусмотрены в качестве резервных — на них потом сажали так называемых медийных личностей, то есть людей известных на всю страну. Например, рядом со мной справа посадили теннисиста Шамиля Тарпищева. Сперва я был крайним в ряду, а потом нас передвинули и посадили Тарпищева. Вскоре по поведению журналистки, ведущей мероприятие, я понял — мой вопрос уже забракован и микрофон мне не дадут.
— А в чем это выражалось?
— Если до этого она, проходя мимо и встречаясь со мной взглядом, улыбалась, как хорошему знакомому, то теперь лицо ее стало непроницаемым, она словно не замечала меня. Я понял, что мой вопрос забраковал кто-то вышестоящий. А накануне на репетиции, где отбирали вопросы для Президента, она восхитилась моим вопросом, да и несколько участников подошли ко мне и сказали, что вопрос действительно стоящий, актуальный и хорошо, что я его задал.
Ну, а теперь о вопросе, и здесь я приведу его в расширенном варианте. Там у меня не было этой возможности — рекомендовали уложиться в 15 секунд, а это было бы совсем, скажем так, телеграфно.
Итак, тысячу лет развитие России тормозит существование огромного барьера между идеей, изобретением и промышленностью, или, как это называли в Советском Союзе — проблемой внедрения изобретений. Это, по-видимому, менталитет россиян, и его можно увидеть на примере моей установки. А именно — реакция любого чиновника стандартная и неизменная: «Что Вы лезете со своими протонами?!» Они не знают, что протоны — не мое изобретение, но считают его моим только потому, что именно я прихожу к ним с этим проектом. Другими словами — в России внедрение изобретения является личным делом изобретателя. Все остальные исключительно от зависти тормозят этот процесс, и это, к сожалению, стандартная схема поведения. Исключения, конечно, есть, но они редчайшие.
Я ожидал, что реформы Российской Академии наук приведут к какому-то прорыву в сокращении этого барьера между идеей, разработкой и внедрением в промышленность. Но когда было опубликовано постановление по реформе Академии наук, я увидел, что оно эту проблему только усугубило. Прочитав постановление первый раз, я даже направил В.В.Путину личное письмо о том, что реформа абсолютно не решает проблему. Ответ получил от клерка самого низшего уровня — мне сообщили, что вопрос рассмотрен в постановлении, и был указан номер того самого постановления, которое я осуждал в своем письме.
Между тем, первое — Российская Академия наук лишена права проводить прикладные исследования — то есть в перечне ее обязанностей указаны лишь фундаментальные и поисковые исследования. Но не прикладные, к которым относится работа над изобретениями, идеями, техническими разработками.
Второе — Академия наук лишена любых видов ресурсов — у нее нет ни собственности, ни финансирования, все должно идти через Федеральное агентство научных организаций — ФАНО. Эта новая структура — чисто чиновничья. Ее создали для того, чтобы заполнить новые рабочие места чиновничьими племянниками, сыновьями, дочерьми, которые закончили вуз, но ничего никогда не делали, и это их первая работа. И они руководят Российской Академией наук, вместо того, чтобы ФАНО переняло всю материальную собственность РАН и стало ее подразделением.
— Но зачем ФАНО быть подразделением Академии наук?
— Чтобы заведовать материальной собственностью — то есть быть хозяйственным отделом. Но, вопреки этому, ФАНО сделали доминирующим органом, и его сотрудники — люди, не имеющие к науке никакого отношения, стали руководить наукой.
Третий момент — если в каком-либо институте, который теперь уже не принадлежит Академии наук и поэтому теоретически может заниматься прикладными исследованиями, вы начали бы проводить прикладные разработки, то ясно, что какое-то время вы должны держать их в состоянии коммерческой тайны. Потому что вы делаете прикладную работу, потенциально имеющую коммерческую ценность в промышленности, и если преждевременно опубликуете свою идею, то лишь поможете западным конкурентам быстро ее освоить. Ведь идея — это самое дорогое, плюс на Западе процесс внедрения происходит гораздо быстрее. Кстати, Сколково и тому подобные образования — не что иное, как способ передачи российских идей Западу, ведь в Сколково вы обязаны иметь иностранцев в своей команде.
И еще такой момент — если вы не опубликуете идею своей разработки, то ФАНО вас уволит из-за отсутствия публикаций, наличие которых есть главный критерий работы. Некоторые говорят — а еще можно патенты считать публикациями. Патент — это и есть публикация, то есть вы опять же выдаете свой секрет. Патент можно оформлять, только когда вы уже сделали работу и она выходит на рынок — завтра, например, выходит, и сегодня надо подать заявку на патент. Если подать заявку до разработки, то вы обязаны его опубликовать на весь мир. А тут уж достаточно, получив идею, поменять гайку с левой на правую — и вот вам новый патент. Мало кто из руководителей об этом знает… Итак, барьер между наукой и промышленностью только усугубился.
Дорогой Владимир Владимирович, это было так задумано или, как всегда, недодумано? Это был мой вопрос для прямого эфира, который всем так понравился. Когда мне не дали микрофон, я сначала расстроился, а потом подумал, что, наверное, меня уберегли — ведь если бы мой вопрос прозвучал на весь мир, то Президенту сложно было бы на него ответить.
— Как нам стало известно, после окончания этого мероприятия вас ждало некое продолжение, когда к вам подошла журналистка и попросила рассказать — а что же было на встрече с Президентом?
— Да, так и было. Я согласился — почему бы и нет. Девушка попросила разрешения включить диктофон, я не возражал, поскольку никакого секрета здесь не было, и кратко рассказал, как появился в этом пансионате. А когда она спросила — огорчен ли я тем, что не удалось задать вопрос Президенту, я ответил, что наоборот — обрадовался. Моя собеседница очень удивилась, и я объяснил, что вопрос был слишком каверзным, и, прозвучи он в эфире, я бы наверняка нажил себе десятки врагов.
После интервью я поинтересовался — какое СМИ представляет девушка и получил ответ — Би-Би-Си. А на следующий день мне позвонили с «Радио Свобода» и спросили — можно ли записать со мной интервью о том, как отбирали вопросы для Президента? Я ответил, что как раз без отбора это был бы полный абсурд. Слушая сотни вопросов приглашенных, я подумал, что на месте Президента едва бы захотел слушать вопросы, например, про текущие крыши.
— Так это вопросы к ЖКХ, а не к Президенту.
— Конечно. И я объяснил журналисту «Радио Свобода», что для такого мероприятия, конечно, обязательно нужно проводить отбор вопросов, иначе весь интерес теряется.
— Как бы Вы оценили общий интеллектуальный уровень вопросов?
— Разброс был очень большим. Были простые — у нас течет крыша — правда, их очень мало, в основном же звучали вполне разумные дельные вопросы. Но я хочу сказать другое — именно это привлекло мое внимание. Судя по контексту вопросов, в нашей стране такой набор чиновников, которые непонятным образом заняли кресла, и народ на них жалуется. Например, Президент узнает, что какой-то москвич руководит рыбным хозяйством, в котором даже бухгалтера нет. Генеральный директор сам выдает наличными зарплату. Похоже, там нет ни кассы, ни учета. А владелец предприятия, как я уже сказал, живет в Москве. Выловленную рыбу они тут же продают в Японию, а собственный рыбозавод страдает — мало загружен и покупает рыбу в Китае — там дешевле. Сотрудники жалуются прокурору — никакой реакции, руководство завода зарплату не платит, и порядка на предприятии никакого нет. У нас такая бесхозяйственность, на мой взгляд, только потому, что кадровая политика — это сплошь принятые по блату, которым нужно любыми способами дорваться до денежного источника.
— Получается, это были и не вопросы вовсе, а жалобы Президенту на беспредел местных чиновников?
— Совершенно верно. А все потому, что в 90-е годы к власти пришли абсолютно беспринципные и бессовестные люди. Например, рабочих заманивают на завод высокими зарплатами, а потом увозят на остров, откуда они сбежать не могут, и селят в халупах по 30 человек.
— С вашей точки зрения, в чем-то может быть позитивный результат этого прямого эфира?
— Возможно на соседнем острове такой же владелец предприятия будет действовать чуть более осторожно.
— А не кажется ли вам, что идет статистическая обработка жалоб и некие выводы все-таки будут сделаны?
— Прямой эфир идет уже 14 год, и каждый год — миллионы жалоб. Я не заметил, чтобы страна как-то менялась.
