Наверняка уже после этих первых строк не очень искушенный в живописи читатель, наморщив лоб, попросит уточнить «а не тот ли это Щенников, который устраивал в своем саду странные вернисажи под открытым небом? Они еще как-то интересно назывались?» Отвечаем: да, тот самый! А назывались эти неофициальные выставки — «Земля Альбертованная», в которых принимали участие до двадцати художников, все, кто хотел. Картины развешивали где придется: прямо на заборе, на стене дома художника, в саду на траве, но главное — на этих выставках царила невероятно творческая и дружеская атмосфера. А название этой выставке придумал друг художника — редактор газеты «Совет» Виталий Помазов, уход которого Альберт Иванович до сих пор очень тяжело переживает...
Недоумение следующее: неужели действительно у члена Союза художников с такой богатой творческой биографией эта персональная выставка первая?.
И поскольку этот вопрос мучает и меня, то давайте с него и начнем наше интервью с юбиляром и автором выставки...
— Альберт Иванович, развейте сомнения: неужто не выставлялись никогда раньше? Ведь ваше имя хорошо известно и у нас, и за границей, а ваши работы приобретались и во Франции, и в Германии?
— Вы правы, работы мои есть у многих, но выставок персональных не было. Индивидуальная экспозиция у меня была только однажды — в Париже. Я как-то никогда не стремился к этому и сейчас не очень переживаю по этому поводу... И то, что вы собираетесь выставить в музее так много моих работ, скажу без лукавства, меня тоже несколько смущает. Зачем так много?
— Ну, 50 работ для юбилейной выставки не так уж и много, а иначе как дать представление о творчестве художника за такой большой период. Ведь для выставки отобраны картины, написанные вами и в 70-е, и в 80-е, и в 90-е годы, и совсем недавно. А вот как представить их читателю с точки зрения жанра?
— Это несложно, на картинах представлены все жанры: портреты, натюрморты, пейзажи, и абстрактные работы. Я когда работаю, то никогда не знаю, что в итоге получится. Начинаю натюрморт, а в итоге получается портрет, или наоборот. Единственная проблема — найти момент, когда надо остановиться...Скажу откровенно, большие полотна маслом уже не пишу, тяжеловато, сейчас в основном мои инструменты — бумага, картон, черная тушь и поверху темпера. Но здесь есть свои сложности— неправильно сделанный штрих уже никак не исправишь. Мои работы никогда, и раньше, и уж тем более сейчас, не диктовались ничем кроме собственного желания и, конечно, соцреализма в них вы не найдете...
— Вы его «похоронили» еще в Париже? Вы ведь там издавали несколько лет журнал неофициального советского искусства с очень оригинальным названием «АЯ»? Вот где была прекрасная возможность и »о себе любимом» рассказать, и уж тем более работы свои на всемирное обозрение выставить, неужели не воспользовались? В журнале-то хоть есть ваши работы, мы ведь и журналы эти планируем представить на вашей персональной выставке?
— Спешу огорчить – в журналах моих работ тоже нет. Когда мы с моим другом художником Игорем Шелковским задумали этот журнал, то сразу определились: своих работ в нем публиковать не будем! Журнал был сугубо модернистским, там не было никакой политики, только искусство. Он открывал всему миру современное советское и русское искусство, многие его авторы теперь знаменитости с мировым именем. Всего вышло семь художественных номеров и один литературный, я собирал для журнала материалы, статьи, затем посылал их в Париж по почте, а Игорь уже там все это издавал и потом переправлял мне сюда готовые номера, но, повторюсь, там мы давали картины исключительно »крутого» модерна и всех авторов кроме себя.
— И за этот якобы неполитический журнал вы и оказались на Лубянке?
— Да, было дело...Меня задержали прямо на эскалаторе на Бауманской и увезли на Лубянку, где продержали до часу ночи, а в Серпухове в это время устроили обыск, искали эти самые журналы, которые я за три дня до задержания, будто предчувствуя, увез на московскую квартиру... Но поскольку ничего не нашли, меня отпустили, правда, с этих самых пор почта уже не брала мои бандероли к пересылке.
— А был какой-то конкретный повод для задержания?
— Разумеется. Я нашел в архивах редакции газеты «Московская правда» материал о том, как »делался» знаменитый снимок, на котором Сталин и Ленин сидят рядом. Все снимки были отдельные, а на этом — они рядом, то есть был сделан фотомонтаж. Я послал этот материал в журнал, Игорь его опубликовал, и шуму, конечно, было много...
— Ваша биография для 80-ти лет не очень пестра: учеба в Московском художественном училище памяти 1905 года на театрального художника, там же — преподавательская деятельность, учеба в МГУ на искусствоведческом...
— Только последовательность несколько другая. Преподавать архитектуру в родном художественном училище я стал уже после окончания университета и, как ни странно, этот период жизни отпечатался в моей памяти очень хорошо.
— Вспомните, пожалуйста, некоторые моменты. Вы же по натуре такой либерал, диссидент, как это вязалось с образом строгого преподавателя, и кто были ваши ученики?
— Я преподавал архитектуру для театральщиков и оформителей, но как такового педагогического образования у меня не было, поэтому я изобрел свою методику. Уже на самой первой лекции я заметил, что почти никто из студентов ничего за мной не конспектирует, а только, подперев щеку рукой, слушает. И тогда уже на следующем занятии я выставил им ультиматум: экзамен сдаст только тот, у кого будут все мои лекции да еще мною завизированные, чтобы исключить соблазн списывания...
— Жестко...
— На другом занятии я дал им задание принести рисунки по каждому архитектурному стилю,— готика, барокко, классицизм, модерн, ампир,— и обнаружилось, что выполнили это задание всего несколько человек. Я поставил в журнал всем невыполнившим по единице и, оставив журнал »нечаянно» на столе, ушел на кафедру. Когда вернулся — в аудитории бунт, »за что!?» И когда на следующее занятие они все принесли мне свои работы, я благополучно все единицы исправил на четверки. Зато к концу моего курса они прекрасно разбирались во всех архитектурных стилях и делали безумно оригинальные работы, к примеру, готический замок — из косточек арбуза...
— Тогда, к слову, оцените с точки зрения профессионала серпуховский «Корстон»?
— Вставные зубы...
— Альберт Иванович, от ваших учеников давайте перейдем к вашим учителям, а кто Вас приобщал к профессии?
— Учителя у меня были замечательные, и о каждом я бы мог много хороших слов сказать. В 50-е годы в Серпухове, когда я учился в старших классах школы, я пришел в рисовальный кружок к Ивану Николаевичу Аристову, у меня в доме, кстати, есть подаренная им картина. В Московском художественном училище, конечно, это мои знаменитые преподаватели Исаак Моисеевич Рабинович — главный художник еврейского театра и Виктор Алексеевич Шестаков — главный художник Театра революции, друг и соратник Мейерхольда, к слову, я передал для выставки их монографии. Оба театра, где они работали, были потом закрыты. А когда я пришел на практику в Большой театр, то моим учителем там был прекрасный театральный художник Николай Николаевич Федоров, он в свое время работал с Коровиным и Станиславским, и во МХАТе, где мне тоже посчастливилось работать, тоже были свои учителя, — всех, наверное, сейчас и не назову...
— Но уже давайте перейдем к серпуховскому периоду. Основным местом работы здесь была художественная мастерская Мособлхудфонда, которая просуществовала до 90-х годов. Как после МХАТа, Большого театра и вообще столичной жизни и богемного окружения Вам работалось в провинции?
— Вы знаете, замечательно! Там, кстати, начинали работать многие художники Южного Подмосковья. Мы с моим другом и единомышленником Борисом Голубцовым умудрялись выполнять заказы, рассчитанные на три месяца работы, за один месяц. А оставшееся время тратили на путешествия! Именно тогда я объездил всю страну, был в Крыму, путешествовал по Дону, Казахстану, Сибири. К тому же платили художникам по тем временам хорошо, заказов было много, график работы был свободный,— что еще надо художнику!
— А какие это были заказы?
— Ну, например, нужно было выполнить большое панно для кунцевской птицефабрики на производственную тему.
— То есть нарисовать петухов и кур?
— В том числе петухов и кур… Но они были только частью большой композиции, сначала обсуждалась идея, потом делался эскиз, а уж потом с помощью привлеченных рабочих и техники картина переносилась на стену. В основном, да, мы делали оформительские работы. Много пришлось в этом плане сделать и в Мелихове, где с нуля создавался музей Чехова и один из первых его директоров Юрий Авдеев пригласил нас туда. Борис Голубцов и сейчас работает там главным художником.
— И если вернуться к открытию вашей выставки, кого бы хотели видеть на ней?
— Всех! Но прежде всего, конечно, художников...Мне интересно их мнение, поскольку я уже давно оторвался от столичной жизни и последние годы чувствую себя махровым провинциалом, наверное, и мои картины должны эти изменения отразить.
P.S. Персональная выставка Альберта Щенникова открывается в Серпуховском историко-художественном музее 23 июля в 15.00. Она будет работать до 21 августа. Все подробности — на сайте музея.
