Однако хамская бабья натура взяла вверх над интеллигентными, альтруистическими идеями и Елена, когда-то призванная дарить пациентам выздоровление, стала глуха и слепа к многочисленным жалобам и стенаниям обреченных людей.
Людская молва о Елене Викторовне, как о докторице, ходит по уезду дурная: мало того, что даже простую хворь прогнать она не в силах, так еще Бунина может добить болящего словом грубым. Как-то раз баба к ней пришла из близлежащей деревни, жалуется та на сердце, мол бы к доктору ее сердечному отправить, но Елена Бунина громко ответила, думая наверное, что баба-то глуха: «Буду я еще время свое тратить. Иди-ка ты прочь — сенокос на дворе, а ты тут по уездным лечебницам околачиваешься». И пошла она, несчастная, плакать горько, да кончины своей ждать.
Но, несмотря на грубость всю, пошла Елена Викторовна в гору: в году прошлом, то есть аккурат в июле 1916-го, Елену Викторовну вдруг пригласил новоявленный главный по лечебницам Олег Генрихович. Профессор Зеновьев, понимая, что Бунина является доктором ФСС (Фонда страхового социализма), решил сделать ее своей помощницей, дабы та не била рублем лечебницы: как за неправильно заведенные карточки на больных, так и за другие врачебные нарушения. И вот вчерашняя сестра милосердия уже становится заместителем заведующего всех лазаретов в уезде, а вместе с тем и терапэфтом (на 0,25 ставки) в третьей амбулатории, заместителем диагнозической амбулатории (1 ставка), взяв на себя при этом весь непомерный и обременительный труд по клинико-экспертной работе. При этом удивляет не то, что докторша устанавливает сама же себе (и соответственно, подписывает) стимулирующие выплаты без надлежащего порядка, а иное: как Елена Викторовна поспевает совмещать одновременно четыре должностных поста. Диво, право!
Однако профессор Зеновьев счастлив: в уездных лечебницах нарушений нет, а значит можно поднять очередную чарочку за здравие Елены Викторовны. На самом деле и сама докторица Бунина на доброе слово не скупится и по вечерам, под тусклый свет керосиновой лампы, читает она Олегу Генриховичу восторженные стихотворные строки. Но Олега Генриховича сняли также внезапно, как и поставили, и Елена Бунина, ожидая известия о новом назначении главного по лазаретам, плача, заламывает руки: «О Боже, что будет с нами… разве кто-нибудь может заменить такого порядочного, такого высокоблагородного человека, как профессор Зеновьев?».
Но время показало, что может. Им стал бывший военный врач, который всю свою жизнь отслужил в полевых госпиталях. «Ох, убрали Зеновьева — и, Слава Богу, — перемещаясь по темным аллеям корпусов уездной лечебницы, с нотками чеховской душечки, теперь резюмировала Елена Викторовна, — сам виноват! А нашего Павла Владиславовича Коломенского нам просто Бог послал!».
И зажили в уездном городе S все чудесно, ну, точнее, не в самом городе, а в дирекции лазаретов: пьют хмельно, едят сыто, да и легковушка всегда под боком — донесет куда надо. А тут и вовсе в середине июня сего года устроили в уезде в честь медицинской службы торжество. В музыкально-драматическом театре (который один имеется на весь уезд) награды вручали, да слова пожеланий говорили. Молва ходит, что даже всех из главного аппарата лечебниц в трактир пригласили, только вот Елена Бунина решила пуститься в пляс в Царьграде, — ну право же, не для трактира она шила у портнихи Розы Бертен красное платье с балдахинами. И вот льется рекой шаманское, говорится тост за тостом, рядом многоуважаемый Павел Владиславович, чудесная Светлана Владимировна Хвостова и, конечно же, очаровательная Настенька… Словом, жизнь удалась! А баба та, что жаловалась на сердце, говорят, померла. Впрочем, сколько будет еще таковых баб, мужиков да детей малых на ее веку? Главное одно — не свернуть с темных аллей, а то гляди солнце-то обнажит на кипенно-белом халате темные капли крови, чужой крови.
