И на крупных площадках страны, и в маленьких детских садах праздничные мероприятия будут рассыпаны цветным калейдоскопом, образуя единый замысловатый узор. Услышим и произнесем много прекрасных мудрых слов, пожеланий. Однако мы, уже повзрослевшие и немного поднабравшиеся жизненного опыта, так и не сможем себе ответить на поставленный вопрос: каким образом нашим матерям удавалось свершать каждодневный подвиг, подвиг материнства?
Я, безусловно, счастливый человек: любимая работа, горячо обожаемые сыновья-шкодники, терпящий меня и мою неугомонную общественную деятельность и работу муж, прекрасные люди вокруг меня и возможность открыто благодарить. И вот, как главный редактор «МК» в Серпухове», и как дочь, хочу на страницах этого издания выразить слова благодарности за заботу и любовь, за жертвенность и самоотдачу… сказать в этом открытом письме своей мамочке, Шведовой Нине Семеновне — спасибо!
Съедобные изумруды
Я помню свое детство до мелочей, которые порой отзываются щемящим откликом в сердце. Помню, как с помощью ножниц наставила дырки на недавно купленные с большим трудом колготки — таким образом выразив протест позднему твоему, мамуля, приходу с работы. И помню, как поздними вечерами, обхватив тетрадки своих школяров, ты, уставшая от бесконечных уроков (работала на две ставки), засыпала на кухонном столе.
— А что делать, — говорила ты, — нужно поднимать дочь. Она у меня одна, и я у нее одна.
Обычная доля обычной матери, матери-одиночки.
2015-й год. В день 70-летия Нины Семеновны Шведовой. Из семейного архива
В городе тебя многие знают. Очень часто какие-то совершенно незнакомые люди ко мне до сих пор подходят и спрашивают: «Как поживает Нина Семеновна? Большой ей сердечный привет и поклон…». Приветы и поклоны сыплются тебе от бывших коллег, от повзрослевших учеников и учениц, от постаревших родителей повзрослевших учеников и учениц... Ты знаешь, а я всегда хотела быть похожей на тебя, потому очень сильно не любила свои светло-рыжие волосы, и с досадой, каждый раз заглядывая в зеркало, констатировала, что черты своего лица я скопировала с отца.
Красивая, грациозная, стройная брюнетка с тонкими линиями глаз, губ, носа… при этом ты могла даже во времена застоя, когда все жили по принципу «молчи-молчи», безбоязненно дать словесную оплеуху какому-нибудь партийному чинуше, распекая его или ее за номенклатурно-показушный подход к работе. При этом, борясь за права других, ты, мамочка, никогда не требовала каких-то льгот-подачек, полагающихся нам с тобою по праву как матери-одиночке, и никогда не давила на совесть социальному отделу своим положением, чтобы снискать какие-либо блага. Ты просто без всяких лишних слов делала мое детство большим ярким праздником, порой свершая настоящее волшебство в сером бытии советского пространства.
Как-то раз, перед Новым годом, в нашей маленькой угловой комнате коммуналки появился целый поднос «изумрудов». Есть тогда толком было нечего — у тебя, перегруженной работой, не было времени стоять в длинных очередях за колбасой, и за конфетами. Дефицит — дефицитом, но праздник никто не отменял. Вот ты и решила сотворить для меня настоящее чудо: грецкие орехи с рынка обернула в разноцветные листы тонкой фольги. Эти орешки, которые светились от елочных гирлянд, мне казались волшебными и от того еще вкуснее. А еще по ночам у нас всегда громыхала швейная машинка, и наутро у меня появлялись самые модные, самые изысканные обновы — перешитые из старых вещей, или сшитые из остатков материи очаровательные платья, пышные юбки, многочисленные в ту пору очень модные кофточки покроя «летучая мышь»...
Вопреки всему и всем
Когда я родилась — в стране стоял холодный ноябрь 1979-го. Граждане режимного государства вынуждены были жить по стандартным лекалам бытия. Никакие вольнодумства не допускались. А тут, учительница советской школы, которая должна нести свет для будущих строителей коммунизма, связалась, спаси Господи, с вольнодумным художником-диссидентом, о котором можно было услышать восторженные речи по ночам на радио «Голос Америки» и «Свобода». Чего доброго может получиться? Друзья и родные долго тебя отговаривали, по блату договаривались с врачами — светилами медицины Серпухова. В итоге, вопреки всем и вся, вопреки ярлыку «незаконно рожденная» появилась я — тоже такая же безбашенная, творческая и вольнодумная... очень похожая на своего отца. Ну что мне тебе про это говорить, ты это сама видишь уже тридцать шесть лет подряд.
Ни о каких бабушках и дедушках не шло и речи — приехавшая в Серпухов по распределению после окончания института, ты жила в этом городе абсолютно одна, ну не считая меня, конечно. Вот и несла в одиночестве этот крест одинокой мамы. Хотя, вспоминая свое детство, и просматривая бесконечные фотографии, я удивляюсь: как тебе удавалось на свою нищенскую зарплату создавать для меня самое красивое, самое радостное детство.
Веришь, а я до сих пор помню, как ты пришла ко мне в ясли, которые располагались под Соборкой (там, где спустя годы долгое время будет размещаться вытрезвитель). Тогда был тихий час и мы все нехотя ворочались в железных кроватках. Ты забрала меня посреди дня, сняла ненавистные ситцевые трусы и рубашку — наша обязательная детсадовская униформа, надела на меня какое-то очаровательное платьице, а потом мы с тобой вышли из здания и сели на большой бетонный блок. Ты достала огромный целлофановый пакет, наполненный ягодами: кисти красной и черной смородины, пузатая клубника и прозрачный крыжовник… До сих пор помню твои глаза, с какой любовью ты на меня смотрела, как я поедала ягодное содержимое.
А потом мы с тобой переехали на какое-то время в Москва, где ты работала в детском доме. Нам еще выделили крохотную служебную квартирку прямо в самом детдоме. Помню, пойдем мы с тобой куда-нибудь вместе с детьми, в основном попавших в это учреждение по причине беспробудного пьянства их родителей, а я клянчу у тебя «Эскимо», оно тогда стоило 20 копеек. Поддавшись моим настырным требованиям, ты покупала холодное лакомство мне и другим маленьким десяти-пятнадцати ртам, спуская в один миг львиную долю своей зарплаты.
— Во-первых, неприлично есть одной, — строго говорила ты, — это все равно, что дразнить. А во-вторых, у тебя есть я, а у этих детей никого нет.
Детдом — одна из ярких и страшных страниц моего детства. Находясь рядом с социальными сиротами, я всегда боялась потерять тебя, мама. Потерять навсегда… Наверное от того очень часто мне снились страшные сны, когда ты терялась в большой толпе вечно спешащих прохожих и я, просыпаясь в холодном поту, тебя крепко обнимала.
Не хлебом единым
Пришло время идти в первый класс и мы снова вернулись в Серпухов. На своем первом школьном звонке я была самая красивая — ты вплела в мои косы белые атласные ленты и оформила обычное коричневое платье с белым фартуком небольшой брошью из атласных цветов — немыслимая дерзость по тем временам. Не знаю, брошь ли, или мои круглые глаза от удивления, но именно мне отличник-старшеклассник, после произнесенной им пламенной речи, вручил самой первой большой и красочный букварь.
Когда были первые поражения в школе и в личных отношениях между одноклассниками, ты мне всегда требовательно говорила: «Не обращай внимания, и иди дальше!». Когда же были большие успехи и крупные победы, ты строго наставляла: «Не возносись, и скромно иди дальше!». Теперь, когда мой старший сын-шестиклассник приходит из школы и начинает жаловаться по поводу своих школьных перипетий или же хвалится своими удачами, я слово в слово повторяю твои слова, понимая всю их мудрость.
Ты никогда не унывала, и никогда не боялась сложностей, даже в те страшные для страны лихие девяностые. Тогда учителя, врачи и военные сидели месяцами без зарплаты, и ты снова достала из сундука лоскуты и начала шить, шить, шить… шить забавных коз в ситцевых сарафанах, очаровательных барашков, а также Маш, Николок, Петек, Аленок — тряпичных кукол с вышитыми лицами. Иностранные туристы скупали твои работы и мы с тобой весело и дружно жили. Да, очень часто нам не хватало денег на мясо. Но ты помнишь, как мы уплетали с тобой черный хлеб, поджаренный вместе с чесноком на подсолнечном масле? Даже сегодня, когда моя зарплата позволяет посетить с семьей тот или иной ресторан, я время от времени нарезаю кирпич «Донского» толстыми ломтиками и, как в детстве, зажариваю их до румяной корочки.
Я редко видела твои слезы… Ты никогда не показывала свою слабость. Исключением была лишь песня Елены Камбуровой, которую ты иногда заводила на нашем проигрывателе для грампластинок. Помню, как только запоет она: «Жажда уставших коней да утолится зерном. Жажда сожженных полей да утолится посевом…» ты всегда почему-то начинала плакать. И вот, когда мне все это порядком надоело, я достала этот черный диск из общей пачки и спрятала его под шкаф. Ты долго его искала, а потом спустя время обнаружила его поцарапанным (каюсь, что подставила нашего любимого пса Ромбика, которому на растерзание отдала песни популярной советской певицы).
Твои слезы отчаяния я видела всего лишь два раза в жизни. Первый — в больнице им. Семашко, в которую меня десятиклассницей отвезли с флегмонозным аппендицитом; и второй — уже когда я училась на первом курсе института: тогда я свалилась от перегрузки, а врачи посчитали, что у меня менингит. Ты плакала, а сама продолжала, по моему требованию, читать Гесиода — накануне был важный экзамен по истории античной литературы.
Ты знаешь, мама, жизнь нас всех меняет, кого-то она и вовсе ломает. Да, дети вырастают и становятся порой не такими, какими хотели их увидеть родители. И может та маленькая Яна ничего не имеет общего с нынешней Яной. Но знай, что на протяжении всей своей жизни пронесу ту любовь, ту радость, которую ты мне дарила и продолжаешь дарить (и еще раз спасибо за стильную кофточку, которую ты на днях для меня купила на распродаже). Знаю, что ты, волнуясь за меня, не одобряешь выбранную мной профессию, мою политическую деятельность и очень переживаю, когда ты ворчишь, если поздно прихожу домой. Но это мой путь, по которому я должна идти. Знай, моя дорогая, что я тебя очень сильно люблю, и порой не могу лишний раз тебе об этом сказать ввиду своей чрезмерной занятости.
Спасибо тебе за те книги, которые мне дарила, за ту мудрость, которую передавала. Спасибо тебе за черно-белого щенка, которого ты мне как-то раз спящей подкинула в постель — Ромбик был самым лучшим псом на свете. Спасибо за то, что сегодня, по первому зову, ты как служба немедленного реагирования, готова бежать за младшим внуком в детский сад, и делать со старшим математику. Спасибо за то, что ты научила быть благодарной всему и всем, и радоваться тому, что имеешь. Мамуля, моя дорогая, с Днем матери! Счастья, счастья, счастья и самое главное — здоровья. Продолжай и дальше нести свет мне, внукам, зятю, своим бывшим и нынешним ученикам.
