Катюша выскочила замуж едва ей исполнилось 16. Муж ей достался надежный: первым человеком был Трифон Петрович на своей фабрике, да и в городском партийном активе имел веский авторитет. И вот они теперь всей семьей ехали на Катюшину Родину. Деревня была большая, за отпуск надо было уважить всю родню — со всеми повидаться и, конечно, принять у себя в доме.
Утром 22 июня на бабушкином дворе собралась куча детворы. Взяв Толю и Люсю за руки, Трифон Петрович повел детей в сельпо, чтобы купить им гостинцы. Из сельпо голосистая ребятня вывалилась на деревенскую улицу с кульками конфет и пряников. Да так все и застыли, подняв головы кверху. Прямо на них с ясного синего неба с оглушительным ревом неслись словно стая огромных желтых птиц самолеты с черными крестами по бокам. Там, где пронеслась такая птица, вздымая дорожную деревенскую пыль, брызнули автоматные очереди. Трифон Петрович сгреб детей в охапку и упал в придорожную канаву, накрыв их собой. В Марково радио отсутствовало, а о телефоне и говорить было нечего, жители деревни узнали о начале войны на несколько часов позже, чем все остальные соотечественники большой страны.
Черная весть о том, что началась война, побежала по деревенским дворам. Трифон Петрович, не заходя домой, сел в телегу и отбыл в райцентр. Из военкомата его отправили прямиком на Ленинградский фронт. Объявился он уже после войны, в 1946 году.
Вскоре село Марково оказалось в немецкой оккупации. Семья Пановых осталась в деревне, как и наказал Трифон Петрович. Немцы, хозяйничавшие во всей округе, учредили в Марково комендатуру, переписали население и стали выгонять всех на работу, включая стариков и детей.
Однажды глубокой ночью в окно мамасуевского дома осторожно постучали. Катюша, боясь разбудить детей, вышла на стук в чем была. Прибывший незнакомец представился командиром партизанского отряда имени Щорса. Он предложил молодой женщине устроиться в комендатуру в качестве переводчицы и обо всем, что она там увидит и услышит, тайно доносить в партизанский отряд. Долго уговаривать Катюшу не пришлось: она была комсомолкой и к тому же хорошо знала немецкий язык. Тогда, накануне войны, многие Катюшины одноклассники из 24-ой Серпуховской школы учили немецкий, чтобы, если грянет война, быть полезным Родине. Это «если грянет война» тогда словно висело в воздухе.
Стремясь завоевать доверие коменданта, Катюша аккуратно выполняла свою работу: переводила, когда комендант принимал крестьян из окрестных сел, составляла списки на получение крупы. Люди голодали и чаще всего приходили с просьбой выделить хоть какое-то количество крупы. Комендант подписывал бумагу, а Катя, если была возможность, делала приписку, чтобы помимо пшена крестьянину такому-то выдали еще и пару килограммов муки. Исполнительной и аккуратной русской переводчицей комендант был доволен. Голубоглазая фрау Кэтхен с длинными русыми косами была украшением немецкой комендатуры. О двойной жизни очаровательной фрау он не догадывался. А она по ночам, вскочив на гнедую колхозную лошадь, неслась в лес. Оставив в условном месте, это было глубокое дупло старого дуба, свое донесение, женщина незаметно возвращалась домой. Между тем, голодали не только крестьяне, голодно было и в партизанском отряде. Однажды командир попросил Катю что-нибудь придумать, чтобы обеспечить партизан провиантом. И Катя пошла на риск. На краю села стояла деревянная мельница.
В ближайшее время она наведалась к мельнику с наилучшими пожеланиями от господина коменданта и сказала ему, что тот ждет его к себе в гости. Обрадованный мельник, захватив несколько бутылок шнапса, отправился на телеге в гости. Пока мельник и комендант пировали, партизаны действовали. Для начала они сняли часовых, а потом вывезли с мельницы всю до единого мешка муку и были таковы.
Партизаны не давали немцам спокойно жить. После операции с мукой они дали немцам решительный бой, разогнав напрочь всю комендатуру. В ответ оккупанты перевели комендатуру в райцентр и разработали радикальный план избавления от партизанских сюрпризов. Хорошо понимая, что местное население имеет с партизанами тесные связи, они решили их пресечь. Партизаны скрывались в лесу, куда соваться было опасно, а крестьяне — вот они, рядом. Осенним ранним утром окрестности деревень Марково и Самарки огласились бабьими криками, детским плачем и хлесткими, как удары бича, командами немецких карателей. Людей стали сгонять в колхозный сарай, обложенный по периметру копнами соломы. Рядом стояли канистры с бензином. Дальнейшие действия карателей были очевидны. Не мешкая ни минуты, Катя вскочила в седло и помчалась к партизанам. В отряде была объявлена экстренная боевая готовность.
Первой на деревенской околице появилась несущаяся на своей гнедой именно Катя. Она махала нагайкой и по-немецки кричала солдатам, что герр комендант приказал отменить сожжение. Он, дескать, накажет крестьян другим образом. Каратели замешкались и вовсе пришли в панику, когда увидели мчащийся прямо на них отряд партизан. Партизанам удалось отбить крестьян, мгновенно разбежавшихся по своим избам. Разбежались и каратели, понесшие серьезные потери.
В такой суматохе фрау Кэтхен никто ни в чем не заподозрил. Она по-прежнему обеспечивала партизан оперативной информацией о дислокации немецких частей и продолжала помогать односельчанам.
Весной 42-го года ее выдал один из полицаев, донесший в комендатуру, что их переводчица работает на партизан. Забирали ночью: солдаты ворвались в дом, стянули Катю за длинные косы с печки, где она спала с детьми, сорвали с ушей сережки и под истошные крики дочери и сына увезли в Рыльск, в гестапо. Оттуда ее вместе с другими узниками отправили на работу в Германию. Больше о ней ничего не было известно.
Жилось в оккупации очень трудно. Люся и Толя вместе со старшими двоюродными братьями и сестрами почти все дни сидели в подвале, вырытом бабушкой в саду. Она боялась, что и детей могут угнать в Германию.
Наконец наступила весна 45-го, принесшая долгожданную победу. Люся с Толей сидели у порога кухни и вырезала из картошки глазки для посадки. Цельной картошки на посадку не осталось, вся надежда была на глазки. Бабушка от голода уже не вставала с постели, слабым был и братишка Толя. Вдруг дверь избы негромко скрипнула и отворилась. Бросив взгляд на порог, Люся увидела израненные босые ноги и рваную юбку. «Побирушка, — подумала девочка, — да нам самим есть нечего». Она медленно подняла голову и посмотрела на вошедшую женщину, чтобы сказать ей об этом и увидела на худом, изможденном лице родные знакомые глаза: «Мама!». Катя вернулась домой после трехлетнего отсутствия.
Все это время она жила в небольшом австрийском городке на границе с Германией, где работала уборщицей в офицерской столовой. Шел 1945-й год, Красная армия наступала. А когда наши войска вошли в Польшу, хозяин отвез Катю поближе к польской границе и сказал: «Кэтхен, теперь ты свободна, можешь идти к своим детям». И Катя пошла: через Польшу, через сожженные белорусские деревни, через всю поруганную войной Европу. Шла пешком по ночам, а днем старалась отсиживаться в лесу. Она никогда впоследствии не рассказывала детям, как добиралась до родного дома. Она вообще им ничего не рассказывала о себе. Глядя на свою дорогую мамочку, Люся жалела лишь об одном: зачем она отрезала свои прекрасные золотистые косы?
Ровно через год вернулся с войны и Трифон Петрович. Тут бы и закруглить эту историю добрым концом, мол, война закончилась, семья воссоединилась и вернулась в родной Серпухов. Но…
Вернулся Трифон Петрович с войны, а «добрые люди» ему шепнули: «Твоя-то Катюшка на немцев работала, с комендантом путалась. Одно слово, немецкая овчарка твоя жена. Как услышал фронтовик эту дурную весть, выхватил из кобуры пистолет и бегом домой… Хотел убить жену. Остановили его только истошные крики детей, цеплявшихся за мамкину юбку. Взял он детей за руки, надел вещмешок и уехал в Серпухов. Вскоре покинула деревню и Катя, чтобы больше никогда не слышать, как ей вдогонку бросают: «Немецкая овчарка!». Она уехала к подруге в Москву, в большой город, где можно было затеряться, где о ней никто ничего не знал. Иногда Катя приезжала в Серпухов и встречалась на вокзале с детьми. Мачеха этому не препятствовала. К этому времени Трифон Петрович женился на одной доброй серпуховичке, которая детей не обижала. Одно удивляло Люсю: отчего мама такая странная? Могла оставить ее одну на вокзальной скамейке и неожиданно уехать. Разве мамы так поступают?
Спустя 52 года после окончания войны Екатерина Нестеровна Панова, переехавшая в Пущино, поближе к детям, неожиданно получила из государственного архива Курской области архивную справку. В ней сообщалось, что в документах архивного фонда «Штабы партизанских бригад и отрядов на территории Курской области 1941-1943 гг.» в протоколе заседания комиссии по работе с участниками разминирования территории Курской области 1943-1948 гг. и делам бывших партизан записано: «Признать участие в партизанском движении Пановой- Мамасуевой Екатерины Нестеровны с декабря 1941 г.
по июнь 1943 г. разведчицей партизанского отряда им. Щорса, уроженки села Марково Глушковского района Курской области».
В перестройку, когда, наконец, были открыты доступы к архивам, эти сведения обнаружил курский писатель Николай Орешков, разыскивавший «партизанский след» своего отца, служившего в войну полицаем и тайно работавшего на партизан.
В 1985 году Катя получила письмо от жителей села Марково с приглашением приехать на День Победы. Узнав от Орешкова, что именно эта женщина спасла их от верной гибели, марковцы и самарцы собрали деньги и воздвигли мемориал погибшим и стелу, на которой увековечили память партизан отряда имени Щорса. На стеле золотыми буквами по белому полю камня написано имя разведчицы Екатерины Нестеровны Пановой-Мамасуевой. Несколько раз она приезжала в Марково на День Победы, где гостила у родственников, впрочем, здесь ей были рады в каждом доме.
«Уважаемая Екатерина Нестеровна, — писал ей от имени односельчан исполком Марковского сельского Совета, — мы снова обращаемся к Вам. Жители села Марково очень ждали Вас на день Победы в 1985 году. Многие пожилые люди только ради Вас приходили к мемориалу погибших и были очень огорчены, что Вас нет».
После 1997 года Екатерине Нестеровне дали ветеранскую книжку участника Великой Отечественной войны — участника партизанского движения, а также присвоили звание «Ветеран труда» и наградили медалью «За доблестный труд». Вскоре она получила сообщение из Германского посольства о том, что ей положена денежная компенсация за три года немецкого плена. Люся и Толя помогали ей подготовить нужные документы.
— Умерла мама в 2004 году, так и не успев получить компенсацию за немецкий плен, — горестно улыбаясь, говорит Людмила Трифоновна. Видимо, затерялись ее бумаги где-то в наших канцеляриях. Да что там компенсация?! Мы с Толей всю жизнь при живой матери жили с мачехой. Тяжело прошлась по нашей семье война. А с отцом они так и не объяснились. Перед самой смертью, когда мама была еще жива, отец взял меня за руку и тихо произнес: «Скажи ей, что я всю жизнь любил только ее одну».
Свою младшую дочь Катюшу Людмила Трифоновна назвала в честь мамы.
